Глава 60. Собрания жильцов, по льду Саскачевана среди торосов. Январь 2013.

Мы планировали встретить новый год на нашей новой стоянке (дачке). После моего возвращения, мы с Сашей туда сходили, очистили поляну от снега, развесили украшения, оставили в сарае свечки и бенгальские огни. От расчистки снега получился внушительный сугроб. В последний момент планы изменились, позвонил Костя Длусский и пригласил к себе. Оказывается, профессор, который всегда собирает у себя всех русских кроме нас, на сей раз пошел еще к кому-то, и Длусские, узнав об этом тоже в последний момент, организовали Новый год у себя. Поэтому мы встретили его в домашних условиях у камина. На следующий день, первого января, мы с Сашей решили сходить на нашу поляну и посидеть там вечером, чтобы продолжить встречу нового года уже в привычных лесных условиях. Пришли туда в три часа, потом появился Леша с Таней на лыжах. Мы просидели до шести часов, в сугроб воткнули свечки и развлекались бенгальскими огнями. По совету Леши-химика, Саша втыкал бенгальские огни в сугроб, и наблюдал, как они отлично продолжали гореть под снегом. Возвращались в темноте с фонариками, впрочем, там недалеко.

На это же место я вытащила свою соседку Марину. У нас в жилищном кооперативе образовалась проблема. С жильцов стали собирать дополнительные деньги за ремонт, причем сразу много – по 4 тысячи долларов, с угрозами немедленно заплатить, иначе будут штрафы. Между тем, жители подобного типа домов, таунхаузов, платят ежемесячно определенную сумму на нужды ремонта, уборки снега, вывоза мусора и прочее. Это называется кондо фи. Собственники отдельных домов, которые стоят дороже таунхауза, и мы не могли себе такой позволить, кондо фи не платят. Они сами должны ремонтировать свое жилье и убирать снег. Костя нам расхваливал таунхауз, дескать, да, ты платишь, но насчет ремонта голова не болит. У них меняли окна и ничего не взяли. У нас же на замену окон начали требовать дополнительную, и весьма немалую сумму. Потом грозились еще собрать на ремонт крыши.

В результате среди жильцов началось брожение. Отдавать свои деньги никому не хотелось. Большинство жильцов здесь не имеют больших доходов (иначе бы они и не покупали дешевое жилье, в полностью своем доме жить лучше!). Основным недовольным оказалась Марина, так как у нее доход совсем низкий, у нее 6 детей, из которых младшему год, и она сидит дома с детьми, а у мужа заработок не регулярный. Они живут с государственной дотацией. Им вынуть из бюджета 4 тысячи совсем не под силу. Нам тоже не очень, так как мы сейчас, в основном, живем на Сашину зарплату и прошлые сбережения, но не так, чтобы мы начали голодать. Хотя, конечно, мы бы лучше новую машину купили. Корейские машины, как известно, долго не живут.

Итак, соседи начали собираться на тайные собрания и обсуждать планы, как бы поменять начальство кооператива. Поэтому в воскресенье, после собрания, у меня уже почти не оставалось светового времени. Саша уехал с Лешей на гору кататься но горных лыжах, но машину мне оставил, чтобы я, хотя бы вечером, смогла погулять. Тут неожиданно Марина решила составить мне компанию, уговорила мужа посидеть с детьми, и мы поехали на ее машине показать ей нашу поляну. Из Москвы кажется странным, что многодетная семья, живущая частично на пособие, держит машину, и не одну, а две. На самом деле, отсутствие в Канаде машины критично. Иначе муж не сможет ездить по делам своего бизнеса (он частным образом чинит сантехнику), а жена забирать детей из школы или ходить в магазин.

Мы доехали до леса уже в сумерках, и, чтобы не портить лыжню, пошли по снегокатной тропе через озеро. Снегокатными следами в прошлый раз все озеро было исчиркано, а потом от озера до поляны остается немного пройти по протоптанной нами раньше тропинке. Когда мы вступили на озеро, снегокатная тропа исчезла. Ночью дул сильный ветер, и все занесло. Мы пошли напролом, иногда под ногами прощупывалась тропа, иногда нет, и мы проваливались, а иногда шли по твердому насту. Марина все равно была в восторге, она выросла в Казахстане, и ей нравятся открытые пространства, она наслаждалась возможностью побыть на природе. Мы добрались до поляны, посидели у костра, и пошли, уже в полной темноте, назад через озеро. Я, с некоторым трудом, нашла выход с озера, в темноте при фонарике тропу среди зарослей камышей не очень видно.

В следующий выходной Марина пошла с нами на поляну всей семьей, кроме старшей взрослой дочки. Мы доехали на лыжах, опять через озеро, а они пошли по нашим следам. Слышно их было издалека. Папа, играя на губной гармошке, тащил на санках младшего (годовалого) сына, ребенок все время старательно вываливался и терял варежки. Пятилетний ребенок носился кругами и вопил. Две старшие девочки и мальчик вели себя нормально, только бегали и играли в снежки. На поляне все дети тут же набросились на сугроб, и вскоре там образовались сквозные дыры. Одна из девочек потеряла в снегу фотокамеру, пришлось все перекопать. Больше всего проблем было не от самого маленького, тот на удивление вел себя тихо, а от пятилетнего ребенка. Он заявил, что замерз и хочет домой. Родители не поддались на провокацию, а заставили его сушиться у костра. Ребенок ныл и вместо того, чтобы греться, начал заваливать костер снегом. Прочие дети его останавливали. В общем, я немного вспомнила школу.

По будням я продолжала иногда приходить в университет, где остались книги и коллекции. В университете есть также доступ к онлайн библиотеке, чего нет дома, мне оставили ключи, чтобы я могла пользоваться лабораторией. Объем недоделанного по науке заставлял меня нервничать, ведь стоит мне найти другую работу, я этого уже никогда не доделаю, а труда вложено очень много, жалко. Поэтому поиск работы велся вяло, без энтузиазма. Каждый день я садилась за компьютер, чтобы искать работу и составлять резюме, но сперва смотрела почту, находила письма от коллег, что нужно срочно сделать правку к статье или еще что, и погружалась в привычную деятельность, причем с огромнейшим энтузиазмом! Нечто вроде попыток надышаться перед смертью. В конце-концов Дуэнь напрягся и нашел мне еще зарплату на пару месяцев, и теперь я уже имею повод вздохнуть с облегчением – финал отложен, дышать можно в нормальном ритме. Теперь, когда снова идет зарплата, темп работы сильно замедлился.

В прошлую субботу Саша поехал на автобусе на анимэ фестиваль (он поклонник японских мультиков), я взяла машину и поехала на речку, посмотреть в каком она состоянии около моста в городке Девон. Теперь, когда мой любимый спуск к реке охраняет полиция, слезть на лыжах на лед стало проблематично. Можно подъехать к реке с ее правого берега почти в черте города и сойти на лед через гольф клуб. Там две проблемы, не тот берег и плохой спуск. Правый берег более обрывистый, ездить под ним не так интересно и что еще хуже, вдоль него больше участков открытой воды.

Я уже спускалась в этом месте в начале января, и сперва даже решила, что гольфовым полем и придется ограничиться. Вся река была вздыблена торосами, туда даже пешком нельзя было зайти. Но, прокатившись немного по полю, я обнаружила, что ниже по течению лед почти ровный, спустилась туда, перешла по льду реку (чего делать крайне не люблю, река у нас широкая) и пошла вдоль левого берега. На другом берегу имелась полоска ровного льда и звериная тропа вместо лыжни.

В Девоне я решила проверить, какой там лед, ровный, или стоящий вертикально. Я съехала к реке по проселку на стоянку, которая очень популярна летом, так как там люди купаются и спускают лодки. Сейчас, зимой, кроме меня на стоянке никого не было, дорога скользкая и заснеженная, так что еле проедешь. Более того, видно, что люди давно тут не бывали – тропы вниз к самой реке нет. Пришлось мне спускаться по целине, потом выходить на лед через скрытые камни, и прокладывать лыжню, следуя звериной тропе. Звери выбирали наиболее ровную дорогу и обходили полыньи. Только вдоль берега можно было ехать более или менее ровно, все остальное пространство напоминало сосновую шишку. Особенно сильно лед нагромоздился перед мостом.

Впрочем, за поворотом пространство реки вдруг разгладилось, и я поехала очень хорошо по не глубокому снегу (его сдуло к берегам). Правда, пойма кончилась, и пришлось идти вдоль высокого обрыва, где нельзя встать на обед с костром. За очередной излучиной виднелся следующий участок поймы, но идти туда пришлось с трудностями. Здесь снова образовался затор, который пришлось обходить близко к берегу, куда надуло снег, я проваливалась в снег. Потом тщательно обходила полынью. Потом оказалось, что на пойму тоже вылезти затруднительно. Пока я искала место, пристраивалась на косом склоне, и вскипятила чай, начало темнеть. Пришлось обедать быстро, чтобы пройти место с полыньей по светлому времени. Последние полкилометра я уже шла при свете полной луны.

Далее мне нужно было в темноте добраться до машины и открыть дверь, ключ вставлялся на ощупь. Пока я гуляла, ветровое стекло изнутри покрылось трудно отскребаемым льдом. Он сконденсировался при особом сочетании температуры и влажности. Когда лед снаружи, его легко счистить скребком, а изнутри стекло вогнутое, и скребок только борозды оставляет. Я попробовала стереть изморозь шапкой, но стекло от этого стало еще менее прозрачным. Тогда я решила, что надо потихоньку ехать, пока проползу по грунтовке к шоссе, машина прогреется, и лед растает. Я действительно постаралась ехать медленно, включив на полную мощность обогрев и вентиляторы, но результат был минимальным. Ехать приходилось наверх из речной долины по скользкой дороге, поэтому некая скорость все-таки была нужна, чтобы не сползти обратно в реку. Я не могла двигаться слишком уж медленно. Припарковаться на обочине там уже не получилось, в темноте трудно было отличить обочину от сугроба, да еще на крутом склоне, пришлось выезжать на шоссе.

На самом деле, мне надо было стоять на стоянке, где было ровно, греть машину, и ждать, пока стекло растает, сколько бы времени это ни заняло. Я сразу прочувствовала, что значит ехать с запотевшим стеклом ночью по оживленной трассе. Мне приходилось выглядывать в узкую щель над приборной доской, с боков и сзади ничего не было видно, свет от встречных фар на ледяной корочке расплывается радужными кругами. Я старалась ехать как можно тише, сзади народ нервничал, обгонял, а когда тебя ночью обгоняют, то фары задней машины слепят тебя через зеркала. Наконец я свернула на тихую дорожку, встала на обочине и соскребла лед пластиковой кредитной картой. Дальше уже все было видно, как будто глаза открылись.

Ночью вообще ездить тяжело, особенно по двуполостной дороге. Когда навстречу несется машина и светит в тебя фарами, то приходится от нее отводить глаза и ориентироваться по краю шоссе. Тем более, что у нас машина низкая, а большинство канадцев ездят на высоких внедорожниках, и их фары оказываются на уровне твоего лица. Я стараюсь возвращаться хотя бы в сумерках. В тот раз не получилось, слишком далеко углубилась в торосы.

В конце месяца у нас состоялось собрание жильцов. Предыдущая активность имела тот результат, что на собрание пришло более, чем обычно, народу, и народ приготовился воевать. Мы собирались вечером в здании ближайшей школы. Члены правления сидели перед публикой как в президиуме, сбоку расположился представитель обслуживающей компании, та, что отвечает за ремонт, вывоз мусора и прочие технические нужды. И к правлению, и к компании, у жильцов накопились претензии. Бухгалтерша зачитала финансовый отчет. С места послышались выкрики, почему отчет не размножили и не дали каждому в руки. Пол (представитель компании) сказал, что не успели, финансовый год только закончился. Жильцы возразили, а зачем мы тогда здесь собрались, если у нас нет документов на руках, со слуха трудно уловить детали. Тогда нужно собраться позже. Пол начал выступать, что перенос собрания осуществляется согласно правилам таким то, и таким то, и сейчас мы этого сделать не можем. Но его осадили (нечего нас поучать!) и старый бывалый индус предложил постановить сделать в собрании перерыв, без переноса, а потом встретиться после перерыва в феврале. О длине перерыва на обед в правилах ничего не было сказано.

Публика была интернациональная, намного более разноцветная, чем можно увидеть в Москве. Там присутствовали индусы, китайцы, чернокожие (слово негр в Канаде употреблять нельзя), трое русских – мы с Сашей и Марина, поляки, старуха алкоголичка родом из Швеции, и европейского вида женщина из Ирана. Урожденных англоязычных канадцев было мало. Все говорили с акцентами. Что характерно для толерантного общества, интернационал реально не выражал никаких признаков разобщенности. Основным оратором был очень черный гражданин диковатого вида, гораздо темнее американского президента. Он представился как ученый ботаник. Выступал он так толково, что сразу стал лидером коллектива жильцов в противостоянии с руководством кооператива и с Полом. Этот Пол уже всех настроил против себя своей грубостью и тем, что слабо реагирует на просьбы жителей. Когда затопило летом подвалы, он вообще не подходил к телефону. И здесь он выступал в типичной совковой манере, вы сами, дескать, мусор мимо урны кидаете и за своими домами не следите. Результатом было предложение, за которое все проголосовали, сменить обслуживающую компанию. Удастся ли отвоевать 4 тысячи, на собрании было не совсем ясно. Потом выяснилось, что нет, не удалось.